Террорист - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Погода стабильно отвратительная, друг мой. Зонтик тебе не понадобится, он не спасет от раскаленной лавы и тысячеградусного инфернального смерча, ибо выйдешь ты уже в аду.

– Симпатичный толстун. Можно я возьму его себе? Вам все равно уже без надобности…

Вообще-то у нас почти что немое кино и документалистика: куча стоп-кадров и несколько дежурных реплик. Неформальное общение с объектом категорически не приветствуется. Но уж коль скоро так вышло…

Хозяин машинально кивает: он сейчас готов согласиться с чем угодно.

Спустя несколько секунд до него доходит смысл просьбы.

Его губы дрожат, лицо кривится в плаксивой гримасе. Он часто-часто мотает головой (нет, нет и еще раз нет!!!), прячет лицо в огромных пухлых ладонях и горестно, навзрыд, плачет.

Ленка снимает. Она уже закончила с бумагами, с сего момента и до упора фокусный персонаж – хозяин.

В чем разница между мальчиком и мужчиной?

В цене игрушек.

Пришел злой соседский мальчишка и хочет отнять любимую игрушку. И фиг с ним, что товарищу под шестьдесят, и вообще, жизнь идет под откос и вроде бы все теперь глубоко по тулумбасу.

Жалко, и все тут.

Седой недовольно вскидывает бровь и экономным движением зрачков показывает на стеллаж.

Да-да, конечно, я понял.

Я ставлю пузатого бога сострадания на место.

Ты мне не нужен. В моей системе координат нет места состраданию. Равно как и добродушию.

Я даже не буду стирать с тебя свои отпечатки. Это бессмысленно. Завтра вся страна будет знать, что я тут был, так что это не имеет ровно никакого значения.

Хозяин плачет.

Седой досадливо хмурится и кивает Феде. Давай живее, пора уже закругляться с этим балаганом…

Федя достает из черной борсетки табельный «ПМ», досылает патрон и выщелкивает из рукояти магазин. Затем кладет пистолет на стол перед хозяином и выдает рабочую реплику:

– Патрон в стволе.

С этого момента Седьмой снимает дублем. Нет, у Ленки уже давно не трясутся руки, но это так – на всякий случай.

Хозяин, размазывая слезы по щекам, с недоумением смотрит на пистолет. Затем переводит взгляд на Седого.

Седой в свойственной ему манере экономно кивает.

Хозяин берет пистолет.

Эта железяка ему не по руке: больно рука большая, но сразу видно, что человек имеет опыт обращения с оружием, держит пистолет умело и, что странно, бережно, словно это нечто ценное для него.

Федя подобрался, в готовности пресечь глупость. Он не зря сел справа и близко. Да, патрон один, а нас много, но глупости порой случаются, это мы уже проходили. Филин и Седьмой тоже начеку: они бы подошли поближе, но нельзя, место в кадре только нам троим: «фокусному» хозяину и «исполнителям», мне и Феде.

Человек с большими руками на какое-то время замирает, бездумно глядя на пистолет.

Он обречен и прекрасно знает это.

Он душевно выпотрошен и пуст, и уже нет ничего, что могло бы удержать его от последнего шага: самое главное для него создание в этом мире только что нанесло завершающий удар.

Но он почему-то медлит.

Мерно тикают антикварные ходики, отсчитывая тягучие секунды.

Весело скалится со стеллажа бог сострадания и добродушия.

По Фединому виску ползет капелька пота.

Душно.

Эти люди – извращенцы. И мы тоже, потому что мы работаем с ними. Гораздо милосерднее было бы просто застрелить этого человека, предварительно зачитав приговор.

Но мы не читаем приговоры. Это не наш стиль. У нас почти немое кино, которое должно быть снято в полном соответствии с режиссерским замыслом.

– Гхм-кхм…

Седому надоедает эта бесконечная пауза: он негромко прочищает горло и тычет большим пальцем через плечо, в сторону двери.

Филин и Седьмой послушно кивают, отлепляются от стен и неслышными тенями скользят к двери.

Хозяин жестом останавливает их (не надо, ребята, я все понял!!!), быстро приставляет пистолет к виску и жмет на спусковой крючок.

Снято.

* * *

Эвакуация прошла почти без проблем.

Заходили чисто, без крови и побоев, эфэсбэшная атрибутика и неотразимая харизма Седого сработали безотказно. Вышли также тихо и пристойно, единственно, не стали расковывать охрану и прислугу, кое-кто из них показался Филину нездорово сообразительным и реактивным.

Так чинно у нас бывает не всегда. Сегодня мы вперлись средь бела дня исключительно в рамках новогодних каникул: пятое января, утро, можете себе представить, в каком состоянии пребывает поголовно вся страна. Подозреваю, что с таким же успехом можно было бы проехать на натовских танках у стен Кремля – не сразу бы и поняли, что произошло, а когда поняли, не сразу бы сообразили, как на это реагировать. Ух ты, какие железяки! Знаете, такой, типично новогодний похмельно-обжорный фантом.

А вообще, по-разному случается: бывает, ворота вываливать приходится и работать под покровом темноты, очень быстро, в режиме жесткого цейтнота, грубо, некрасиво, практически без кинематографии и душераздирающих сцен. И Седой далеко не всегда осчастливливает нас своим вельможным присутствием, на моей памяти это всего лишь третий раз.

Короче говоря, сегодня почти все было складно и планово. Единственно, пришлось задержаться на выезде из коттеджного поселка: здесь сцепились санный поезд со свекольно румяными деффками, бубенцами и пьяными харями, и лимузинно-мерседесный кортеж, без бубенцов, но с точно такими же харями, да вдобавок еще и с мигалками и дико завывающими сиренами. В общем, проживающие и гостящие здесь вельможи не сумели разъехаться на достаточно широком повороте, загнали лимузин в сугроб, перевернули сани, массово перешли на личности и вообще устроили изрядную кучу-малу. Нет, понятно, что по логике нормальные гуляки должны бы в это время дрыхнуть без задних ног после напряженной ночи – эти же, судя по всему, еще и не ложились и вообще слабо понимали, какое сейчас время суток.